Отправлено: 07.11.11 05:02. Заголовок: Литературная страница

Алексей ШАЛАМОВ
УГОЛОВНОЕ ДЕЛО: Четвероногие сыщики


17 января 1905 года киевский полицейский чиновник Унгурян и немецкий агент-дрессировщик Эргант с овчаркой Гексе отправились на Новодницкую улицу, где было совершено убийство женщины. Собака обнюхала место происшествия, но взять след не смогла: собравшаяся толпа зевак затоптала все следы. Гексе обошла толпу, обнюхала собравшихся, но убийцу не обнаружила. Позже в Печерском полицейском участке овчарке предъявили 60 человек, среди которых находился подозреваемый - некто Филипп Ивасько. Гексе бросилась на него и залаяла, а затем законвоировала преступника. Пораженный произошедшим, Ивасько сознался в преступлении.
Вскоре в киевской полиции было уже пять служебных собак. В отличие от Гексе, выполнявшей команды только на немецком языке, новые собаки учились понимать русский язык. Но квалифицированных дрессировщиков и проводников собак в России еще практически не было. После отъезда Эрганта среди чинов киевской полиции не нашлось даже человека, способного работать с Гексе на немецком языке.
Подготовка создания службы розыскных собак в масштабе всей страны началась в 1907 году. Главным инициатором и организатором этого дела стал чиновник для особых поручений Департамента полиции МВД Российской империи Владимир Иванович Лебедев. Это был один из опытнейших работников уголовного сыска. Ранее он занимал пост начальника Московской сыскной полиции, в дальнейшем - возглавил российский уголовный розыск. Владимир Иванович был активным сторонником применения новых для России того времени методов розыска - фотографии, дактилоскопия, антропометрия, словесный портрет, химический анализ, а также и розыскные собаки. Он изучил имевшуюся тогда иностранную литературу о полицейской службе собак, а затем использовал свой отпуск для ознакомления с этой службой на практике: в Германии, Франции, Австро-Венгрии, Швейцарии и Бельгии. Самые интересные сведения он получил в бельгийском городе Генте. В этом не очень большом городе со 120-тысячным населением с 1899 года существовала образцовая псарня на 40 собак. Муниципалитет Гента почти ежегодно увеличивал суммы на ее содержание. Гентские полицейские собаки использовались не только для розыска, но также для сторожевой службы и поддержания общественного порядка. Лебедева удивило то, что несколько хорошо обученных собак способны без труда рассеять бесчинствующую толпу или незаконную демонстрацию. Владимир Иванович купил у лучшего полицейского дрессировщика двух восьмимесячных щенков и отправил их в Петербург.

 Отправлено: 17.11.11 04:28. Заголовок: Меттер И.М. Собаки.С..

Меттер И.М.
Собаки.Секрет Мухтара
"...С этим псом я познакомился в 1959 году. Подлинное его имя - Султан. Позднее я придумал ему псевдоним - Мухтар. Вот как состоялось наше знакомство. Султан стоял передо мной, застекленный в стенной нише, его длинная, густая, но тусклая шерсть уже была трачена временем - уборщицы музея изредка выбивали из нее пыль. На двух стендах по бокам ниши рассказана была трудовая биография пса. Пожалуй, легче и привычней всего мы укладываем жизнь работяги в цифрах; на стендах и были выведены эти внушительные цифры, не привлекшие моего пристального внимания: за десять лет своей работы в ленинградском уголовном розыске Султан участвовал в пяти тысячах операций, задержал более тысячи преступников, нашел похищенного имущества на общую сумму в три миллиона рублей...
Из всего этого не складывался для меня характер пса, его особая индивидуальность и личная судьба. Эти стендовые цифры как бы принадлежали все тому же застекленному пыльному чучелу - они были так же мертвы для меня. Помимо них на стендах, при помощи хитрой системы тумблеров, зажигались десятки маленьких лампочек, освещавших поэтапно картинное изображение одного
из наиболее знаменитых преступлений, раскрытых Султаном.
Испытывая острую и стойкую неприязнь к детективной литературе, я остался равнодушным и к этой посредственной живописи. Однако перед самым моим уходом один из работников музея рассказал мне, походя драматический финал жизни Султана - его тяжкую бесприютную старость. Вот тогда-то и дрогнуло мое сердце. В судьбе этого пса я увидел нечто человеческое.
Быть может, кому-нибудь подобная точка зрения и представится
порочной, - кажется, она даже имеет специальное научное наименование - антропоморфистская, но мне решительно безразлично, к какой графе отнесет наука мою любовь и уважение к собакам. Я не оговорился, употребив слово "уважение". Ленинградский биолог профессор В. Я. Александров сказал мне как-то, что, слишком легко и просто рассуждая о поведении животных, мы зачастую проявляем некое homo-чванство: нам чудится, что поскольку человек -- высшее, сложно мыслящее существо, то психика собаки уже совершенно элементарна, ограничена считанным количеством условных рефлексов, лишена какой бы то ни было загадочности и доподлинно нам понятна. Лично же мне многое непонятно в поведении животных, а к явлениям сложным и неясным для меня я привык относиться с уважением.
Казалось бы, увидев по-иному жизнь этого пса, я должен был еще и еще раз стремиться навестить его в Ленинградском криминалистическом музее. Однако чучело Султана уже мешало моему разыгравшемуся воображению, и я более ни разу не испытывал желания взглянуть на него. Идя по его давнему следу, я, прежде всего, разыскал бывшего проводника Султана - отставного майора Бушмина. К слову сказать, Петр Серапионович Бушмин - ныне покойный - ничем не напоминал младшего лейтенанта Глазычева, которого я изобразил в моей повести и в сценарии фильма "Ко мне, Мухтар!". Ничем, кроме одного свойства: любви к своей собаке. Поначалу мне казалось, что Бушмин несколько преувеличивает ум, понятливость псов. И однажды, когда я в очередной раз мягко усомнился в этом, он насупился, обернулся к углу моей комнаты, где на подстилке дремал мой добрейший кучерявый эрдель, и спросил:
- Как зовут вашего пса?
- Тришка.
- Любит он вас?
- По-моему, любит.
-- А вот вы попробуйте сделать так. Каждое утро, сидя с супругой за
столом, говорите ей: "Тришку надо продать. Продать надо Тришку". А она, конечно, ответит: "Ни в коем случае!" Дней пять побеседуйте так, и ваш пес станет относиться к вам совершенно иначе -- он отлично поймет, что вы для него предатель.
Я не стал производить этот рискованный эксперимент: дружба с моим псом была для меня намного дороже, чем установление даже научной истины. Задолго до начала съемок нам уже было ясно, что роль пса Мухтара не сможет исполнять одна собака: действие в сценарии происходит в течение семи-восьми лет, сперва Мухтар -- молодой полуторагодовалый пес, а к концу фильма ему уже лет десять -- возраст это солидный, в переводе на людские
параметры -- почти пенсионный. Значит, сперва на экране должна жить молодая собака, а затем, на глазах у зрителя, она постепенно стареет. Для артиста-человека это задача не слишком сложная: его соответственно гримируют, надевают седой или лысый парик, артист изменяет свою походку, голос,-- в общем, повторяю, даже посредственный актер с подобной задачей посильно справляется.
Но ведь пса не загримируешь. Ему не наденешь парик. Его не заставишь ходить старческим шагом. И толщинку на него не напялишь, чтобы изменить его фигуру, сделав его более матерущей. Было, правда, и еще одно дополнительное обстоятельство, из-за которого следовало загодя думать о "запасных" псах. Дело в том, что на съемочной площадке зачастую царит такой кавардак, такая сумасшедшая нервозность, что даже люди переносят все это с трудом, а уж дисциплинированным собакам -- совсем невмоготу, они могут взбеситься от ярости на кинематографические беспорядки. Вот почему было решено, что нашей съемочной группе понадобятся три пса разного возраста, одинаковой чепрачной масти. По мере необходимости можно будет подменивать этих собак на съемках, и у зрителей создастся достоверное впечатление, что годы идут, Мухтар дряхлеет.

 Отправлено: 17.11.11 04:28. Заголовок: Однако в первый же д..

Однако в первый же день съемок оказалось, что мы ошиблись в расчетах. Двух служебно-розыскных собак нам уделило на все время работы министерство охраны общественного порядка. Это были взрослые, злые, хорошо обученные своему делу псы из московского милицейского питомника. Третью собаку, самую молодую, киностудия "Мосфильм" купила по объявлению. Она и
стала той единственной, которая отзывалась на кличку Мухтар; купили ее месяца за четыре до начала съемок, поселили на территории студии и, кормя трижды в день, приучали ее к новому имени -- на самом-то деле при рождении бывший хозяин нарек этого пса Геком. Нрав у него был еще полущенячий, веселый, малопослушный, весь окружающий мир лежал у его нелепых толстых лап и принадлежал лично ему. В группе его полюбили, но особых актерских талантов, кроме искренней юной непосредственности, у Мухтара не обнаружилось. И снимали его только в тех
эпизодах, где следовало подчеркнуть молодость пса, не более того. Забегая вперед, с грустью скажу, что дальнейшая жизнь этого Мухтара сложилась невесело. После окончания съемок он оказался ненужным "Мосфильму". А на балансе студии висела сумма, уплаченная при его покупке. И Мухтара продали во второй раз. Он попал в семью, где вскорости тоже оказался лишним,-- супруги разводились. И Мухтара продали в третий раз... Когда тебя, даже если ты собака, трижды перепродают из рук в руки на протяжении трех лет -- радости мало. Есть от чего озлобиться на человечество!.. И Мухтар стал кусаться, зачастую бессмысленно, кидаясь уже и на тех людей, которые совершенно неповинны в его печальной судьбе. В общем-то, картина знакомая... Первый же съемочный день опрокинул все точные расчеты директора группы,
страстно им составленные и много раз утвержденные. Случилось нечто, никем не предвиденное: производственный план смяли собаки. Фильм был запущен в работу. Стояла в ту пору лютая стужа. Группа выехала в Подмосковье, расположилась в селе -- здесь в планировалось отснять зимнюю натуру. По сюжету сценария зимние эпизоды -- в конце фильма, с конца, задом наперед, он и снимался. В кино это бывает нередко, важно ведь не упустить соответствующую погоду. По плану на первый съемочный день пришелся тот эпизод, где служебно-розыскной пес Мухтар со своим проводником Глазычевым идут по следу бандита, убившего колхозного сторожа. В снежном поле вьюга, метель, ночь,
следы бандита переметает поземка. Именно это и следовало запечатлеть на пленке. Далеко не все зрители знают, что метель на киноэкране, так сказать, искусственная -- ее делают на съемках при помощи ветродуя. А ветродуй -- штуковина на редкость, до омерзения, шумная. Это мощный мотор, приводящий в
неистовое движение огромный самолетный пропеллер. Установленный в поле, в глубоком снегу, ветродуй запускается, с ревом вертится пропеллер, вздымая далеко вокруг тучи снежной пыли. Это и есть кинематографическая метель. Ее и
снимают кинооператоры, оставляя, конечно, за кадром ревущую адскую машину. Все и было сделано, как положено: долго и кропотливо устанавливали осветительную аппаратуру -- на свирепом морозе это не так-то просто,-- режиссер и оператор, окоченев до синевы и переругиваясь осипшими голосами,
выбрали точки съемок, моторист запустил ветродуй,-- вьюга поднялась знатная!-- и вот тут-то получился чудовищный конфуз. Служебно-розыскной пес Урал, бесстрашный зверь, не раздумывая кидающийся на человека, стреляющего из пистолета в упор, Урал, который не моргнув глазом валил преступников,
размахивающих ножом, этот самый Урал -- грозная помесь волка и овчарки,-- как только его подвели к ревущему ветродую, жалобно заскулил и, поджав хвост, улепетнул подальше. Бедняга милицейский пес разные ужасы видел и слышал на своем собачьем веку, ко многому его приучили в спецшколе угрозыска, но ветродуя там не проходили.
Пробовали вывести в поле вторую служебно-розыскную собаку -- и снова тот же бесславный финал: она так же позорно оробела и отказалась работать. Очевидно, все-таки в этих специальных школах уровень воспитательной работы среди собак недостаточно высок, имеется и там слабинка. К ужасу всей группы, и в особенности ее директора, съемочный день был начисто сорван. А этот день влетает по смете во много сотен рублей. Директор попробовал было намекнуть, что метель вовсе не обязательна, но режиссер посмотрел на него такими мерцающими глазами, какие бывают, говорят, у тигра перед решающим прыжком к горлу своей жертвы. Драматическое уныние царило в тот вечер в избе, где расположилось руководство съемочной группы. Даже Юрий Владимирович Никулин, один из самых прелестных и неунывающих людей на земле, сколько ни пытался развеселить своих товарищей по несчастью, ничего поделать не смог. Директор бормотал, что этих сволочных собак он завтра же снимет с питания и будет жаловаться на них министру, а режиссер с хрустом заламывал свои нервные пальцы. И тут кто-то вспомнил, что несколько месяцев назад на киностудию "Мосфильм" пришло
письмо, над которым в свое время незлобиво посмеялись студийные редакторы. Письмо пришло из Киева от сантехника Михаила Длигача. Страстный собаковод-любитель, Длигач писал, что у него есть умнейший пес Дейк; Длигач сообщал также, что, прочитав в "Новом мире" повесть "Мухтар", он сочинил по этой повести киносценарий и предлагает студии себя как автора и дрессировщика, а своего Дейка -- как исполнителя главной роли. К письму была приложена фотография красавца пса, увешанного наградными медалями. Сценарий Длигача оказался неумелым, на письмо ему никто не ответил. Нынче же, очутившись в бедственном положении, режиссер решил воспользоваться подвернувшимся последним шансом. На другой же день сантехник

 Отправлено: 17.11.11 04:29. Заголовок: Длигач со своим Дейк..

Длигач со своим Дейком были доставлены самолетом из Киева в окоченевшее от мороза подмосковное село. Дейк плевал на ветродуй. Пес и ухом не повел в его ревущую сторону. По-видимому, это объяснялось двумя обстоятельствами: во-первых, он вместе со своим хозяином не раз бывал на аэродромах, пользуясь воздушным транспортом; во-вторых же -- и это, пожалуй, главное,-- я не встречал пса, у которого было бы так развито чувство собственного достоинства, как у этого Дейка. Даже с Длигачом он держался на равных. Приказания хозяина он выполнял неукоснительно, однако безо всякого собачьего холуйства, словно бы отдавая себе отчет, что Длигач в некоторых вопросах старше и опытнее. Никакой излишней торопливости, угодливого заглядывания в глаза хозяина у Дейка не было. Он выслушивал поданную команду и исполнял ее точно и разумно, ибо эта команда усваивалась Дейком как нечто совершенно необходимое им обоим в данное мгновение, и никакие объективные причины и посторонние обстоятельства не могли помешать псу исполнить его служебный долг. (Кстати, если подобное отношение к своей работе и своему долгу можно выработать в себе только с помощью условных рефлексов, то я лично очень сожалею, что мои условные рефлексы худо развились именно в этом направлении.)
Из четырех собак, снимавшихся в роли Мухтара, самым талантливым
артистом оказался Дейк. Он даже полюбил самый процесс съемок; стоило режиссеру крикнуть в микрофон: "Внимание. Мотор. Начали!"как Дейк кидался к съемочной площадке, стараясь попасть в ближнюю точку перед кинокамерой. Его совершенно очевидно не удовлетворяли массовки и мелкие эпизоды, он ощущал себя центральным героем фильма и обожал крупные планы. При всем том, была одна главная трудность, преодолевать которую приходилось все девять съемочных месяцев. Четыре собаки, включая и одареннейшего Дейка, совершенно ни во что не ставили режиссера, оператора и артистов, не говоря уж о директоре группы, должность которого абсолютно не фиксировалась собачьим разумением. Псы признавали только своего хозяина. Они готовы были -- правда, с некоторым усилием над собой -- терпеть артистов рядом, если те не слишком нарушали привычные для псов нормы поведения. На любое проявление амикошонства, актерской развязности, на желание болтливо сблизиться псы отвечали угрожающим рычанием. А уж какое бы то ни было приказание, отданное артистом, пес встречал таким ледяным презрением, что артист неловко смешивался и старался превратить все это в шутку.
Но ведь на экране Мухтар принадлежит Глазычеву, беззаветно любит его, слушается малейшего его слова. А Глазычева играет Юрий Никулин. А Дейку, Уралу и двум другим собакам Никулин напрочь безразличен. Безразличен -- в лучшем случае, а то и попросту враждебен, поскольку он для них "чужой".
Еще в самом начале работы, когда Дейк был только-только утвержден в роли Мухтара, Длигач тотчас же обратился к Никулину с просьбой:
-- Юрий Владимирович, разрешите мне называть вас Юрой.
Никулин удивленно посмотрел на него. -- Видите ли,-- пояснил Длигач,-- мой Дейк любит короткие имена: Юрий Владимирович -- это для него слишком длинно. Я буду подавать ему команду: "Иди к Юре!" или "Иди с Юрой!". А каждый раз говорить ему: "Иди к Юрию Владимировичу" или "Иди с Юрием Владимировичем"- это было бы для него слишком официально и утомительно. Вот почему, если бы зрители фильма услышали черновую фонограмму съемок,
то они несказанно поразились бы количеству "лишних" реплик, лишних потому, что реплики эти подавались не героями фильма, а Длигачом и проводником милицейских собак. Псы ведь исполняли лишь то, что им велели их хозяева. Были на съемках случаи крайне рискованные. Я говорю о тех эпизодах, где по ходу сюжета следовало натравливать злобного пса на артистов. По грозной
команде: "Фасе, Дейк!" или "Фасе, Урал!"- собака спускается хозяином с поводка и в ярости мчится на заклятого врага. Как бы ни был умен пес, невозможно, подав эту страшную команду, тут же шепнуть ему, рассвирепевшему, на ухо: "Пожалуйста, делай все по-нарочному!.." То есть шепнуть-то, конечно, можно, однако пес в это мгновение знает и чувствует лишь одно: ему надо оградить своего любимого хозяина от смертельной опасности, оградить даже ценой собственной жизни! И всю свою мощь, отвагу и злобу пес вкладывает в этот рывок по команде "фасе!". И вот представьте себе. На заслуженную артистку Аллу Дмитриевну Ларионову надо натравить Дейка. Этого требует сюжет эпизода. Мало того. При съемках любого фильма оператор непременно делает несколько дублей -- один и тот же эпизод снимается не единожды, а три-четыре раза, порой и гораздо больше. Значит, разъяренный Дейк по команде "фас!" кинется на Ларионову, рыча повалит ее, станет рвать, и это надо повторять и повторять, покуда режиссер и оператор не сочтут, что дубль получился достаточно реалистично. Сперва решили, что в этом эпизоде будет сниматься не Алла Дмитриевна, а ее дублерша. Строжайшие меры предосторожности были приняты: тело артистки под шубой обмотали пластами плотного войлока -- прокусить этот защитный слой пес не смог бы. Длигач, стоявший поблизости, напряженно следил за каждым движением своего Дейка, готовый в любую долю секунды броситься в кадр и мгновенно оторвать пса от артистки. И все-таки, и все-таки... страшновато! Я вполне понимал и искренне жалел дублершу, когда увидел после съемок ее бледное, осунувшееся и все еще испуганное лицо. Однако на другой день, когда мы просматривали отснятый и отпечатанный материал, Алла Дмитриевна Ларионова сказала режиссеру:
-- Мне не нравятся эти кадры с моей дублершей. Я очень прошу вас
переснять их с моим участием: пусть Длигач спускает Дейка по команде "фасе!" на меня -- я не боюсь.
Долго упрашивать режиссера не пришлось: наличие дублеров в фильме всегда несколько противоестественно, в особенности если эпизоды с их участием должны выглядеть хоть сколько-нибудь психологически значительными.

 Отправлено: 17.11.11 04:30. Заголовок: И вот все пошло сызн..

И вот все пошло сызнова. Однако теперь Длигач нервничал еще более -- он уже устал от напряжения. Вся группа снова взволнованно следила за происходящим на съемочной площадке. А происходило вот что. Как только Дейк, по велению хозяина, огромными скачками кидался навстречу Ларионовой и, с разбегу опрокидывая ее на снег, впивался своими литыми клыками в ее шубу, нервы Длигача окончательно сдавали -- он бросался в кадр, хватал пса за ошейник, тащил на себя, вопя истерическим голосом: -- Фу, Дейк!.. Фу!.. И тут уже начинал не на шутку раздражаться режиссер: дубль шел за дублем, а Длигач так поспешно врывался в кадр, что должного количества метров полезной пленки никак не получалось.
Тогда режиссер объявил десятиминутный перерыв и, пошептавшись о чем-то с рабочими, обслуживающими съемочную площадку, снова крикнул в микрофон: -- Внимание. Мотор. Начали!.. Все шло своим чередом. В пятый раз кинулся Дейк на Ларионову, и в пятый же раз Длигач рванулся было к своему псу, но теперь крепкие руки рабочих обхватили его сзади, с боков и не выпускали до тех пор, покуда режиссер с оператором не сочли, что реализм этого эпизода достиг апогея. Именно этот дубль и вошел в фильм. Мужество Ларионовой было вознаграждено восхищением группы; к счастью, артистка нисколько не пострадала -- Дейк сжимал свои мощные челюсти именно там, где был настлан под шубой войлок. Все те ответственные места в фильме, в которых пес должен был "играть" как артист, исполнял Дейк. Разумеется, ему помогали настоящие артисты, и в
первую очередь Юрий Владимирович Никулин. Драма пса Мухтара, его трагическая старость никого бы из зрителей не тронула, если бы рядом с ним и даже вместо него душевно не переживал бы, не страдал бы его проводник Глазычев -- Никулин.
Так или иначе, однако к концу фильма Дейк должен был выглядеть на экране особенно несчастным и больным -- этого требовала судьба его героя Мухтара. А как прикажете сделать здорового, крепкого пса несчастным и одряхлевшим после тяжелого ранения?..
Прежде всего было решено, что Дейку надлежит прихрамывать. Для этого к его задней лапе подвязывали резинкой кусочек твердой проволоки -- она легонько покалывала ногу при ходьбе, это было не больно, но достаточно неудобно, как выражаются врачи -- дискомфортно. Затем морду пса обмотали бинтами -- Мухтар ведь был ранен в голову. Следовало еще как-то одряхлить и
всю наружность собаки, сделать ее старчески неряшливой. Полили Дейка водой из Дона -- съемки летней натуры происходили под Ростовом,-- шерсть пса слиплась, но жара в те июльские дни стояла неистовая, Дейк мгновенно обсыхал и молодел -- неряшливость не получалась. Как всегда, ранее других нашелся Юрий Никулин. -- Братцы!-- радостно вскрикнул он.-- Давайте обмажем Дейка вишневым сиропом!.. Пса полили сиропом, шерсть его неаккуратно свалялась, накрепко слиплась, и теперь уже Дейк выглядел совершенно обездоленным: забинтованная в эту адовую жару голова, покалывание проволокой при каждом шаге и омерзительное для опрятной собаки неряшество -- все это делало его искренне
несчастным. В одном же смысле, чрезвычайно для фильма важном, нам просто повезло. Не думая о том, насколько сложно будет изобразить это на экране, я сочинил в сценарии эпизод, где, покалеченный пулей, инвалид Мухтар с трудом, повизгивая от собственного бессилия, сползает с лестницы. Сочинить-то я это сочинил, а вот как убедить собаку сыграть подобную штуковину?!
И тут нам повезло. Оказалось, что Дейк в щенячьем возрасте упал как-то с высокого подоконника и изрядно расшибся при этом. К счастью для нас, у него и сохранилась с тех давних времен боязнь высоты. Воспользоваться этим было уже просто. Очутившись на узкой площадке круто и высоко поднятой лестницы -- туда его для съемок внесли,-- Дейк оробело поглядывал вниз, как самоубийца в пропасть. Внизу же стоял его хозяин и жестко требовал: -- Ко мне, Дейк! Ко мне!..
Жалобно поскуливая и припадая брюхом к ступеням, пес медленно и
неуверенно переставлял лапы, сползая по лестнице к ногам... Никулина. А хозяин стоял сбоку, вне кадра.
Месяца за два до окончания работы над фильмом, когда группа уже
вернулась из длительной ростовской экспедиции в Москву -- предстояли лишь павильонные съемки на киностудии,-- Никулин предложил Длигачу:
-- Переезжай, Миша, вместе с Дейком ко мне домой. Зачем тебе мыкаться по гостиницам, да и с псом я подружусь еще больше...
Работая рядом с Дейком, изображая его любимого проводника, Никулин, естественно, привязывался к собаке все искреннее, искренне же полагая, что и собака становится его верным душевным другом. Наконец-то съемки фильма закончились. Настал грустный день разлуки. Длигач с Дейком уже давно жили в квартире Юрия Владимировича. Он поехал провожать их на Киевский вокзал.
Прохаживаясь по перрону вдоль поезда, Никулин не без гордости сказал:
-- А все-таки, Миша, Дейк полюбил меня больше, чем тебя!
-- Почему ты так думаешь? -- спросил Длигач. -- Да потому что каждое утро, в восемь часов, Дейк подходил к моей кровати, тыкался в меня носом и просил, чтобы я вышел с ним погулять. Меня просил, а не тебя!
-- Видишь ли,-- сказал Длигач,-- каждое утро, без пяти восемь, он
пробовал будить меня, но я говорил ему: "Иди к Юре!", после этого он и шел к тебе...
Автор сценария не принимает близкого участия в съемках своего фильма. Я ездил с группой в экспедицию под Ростов, бывал десятки раз в павильонах "Мосфильма", всегда ощущая себя некоторой обузой для группы. Однако меня неизменно влекло к двум артистам: к Юрию Владимировичу Никулину, которого я
глубоко и нежно полюбил, и к Дейку, для которого я так и остался чужим и ненужным.

 Отправлено: 17.11.11 04:32. Заголовок: Из журнала «Вопросы ..

Из журнала «Вопросы кинологии 1992 г»
М.В. Машкова
Памяти Лидии Ивановны Острецовой
Лидия Ивановна Острецова! Это имя будет жить в памяти каждого, кто ее знал. А знают ее тысячи собаководов в нашей стране и за ее пределами.

Куда бы не забросила судьба ее многочисленных учеников, они всегда будут помнить о ней и, по мере сил, продолжать ее дело.

Лидия Ивановна 60 лет своей жизни отдала педагогике и животным – братьям нашим меньшим. Она воспитывала юношество, прививая подрастающему поколению любовь ко всему живому, доброту, человечность. Среди ее учеников были и люди пожилого возраста – рабочие, деятели искусства и ученые. Она умела подобрать ключик к сердцу каждого, кто к ней обращался за помощью в дрессировке своего четвероногого любимца. Все, кто с ней общался или читал написанные ею книги ощущал теплоту ее души, попадал под влияние ее личности, всегда доброй, жизнеутверждающей.

Но судьба неумолима. 6 июня 1992 г. Лидия Ивановна Острецова покинула наш неустроенный мир, оставив в наших сердцах чувство невосполнимой утраты.

Казалось, все было хорошо. До последних дней она вела занятия с группой собаководов на дрессировочной площадке. После длительного перерыва Лидия Ивановна вновь создала показательный коллектив дрессировщиков, который представил свою работу на выставке Санкт-Петербургского клуба служебного собаководства ОСТО 16 и 17 мая этого года. У Лидии Ивановны было множество планов, в том числе и литературных: в набросках и черновиках остались последние рассказы о животных.

Человек яркого дарования и нелегкой судьбы Лидия Ивановна была великим оптимистом, не терпела фальши и подлости, зазнайства и стяжательства. Недаром так тянулись к ней люди, особенно заброшенные и неухоженные подростки. Для каждого находилось у нее доброе слово. И очень многим, благодаря поддержке, оказанной Лидией Ивановной, удалось преодолеть трудности жизни и крепко встать на ноги.

Лидия Ивановна и сама прожила трудную жизнь. Поначалу, казалось, все складывалось отлично. Детство ее прошло в залах Русского музея, где отец был директором. Рано проявившийся интерес к животным привел ее в Ленинградский клуб служебного собаководства Осоавиахима, где она под руководством опытного инструктора Виланда начала овладевать искусством дрессировки собак. Вспоминается, как многие годы спустя, обнаружив в архиве клуба фотографию Виланда, Лидия Ивановна воскликнула: «Дайте мне еще раз посмотреть на этого замечательного человека!» К сожалению, Виланд был репрессирован, и сейчас мы ничего не знаем о деятельности в клубе этого инструктора, которого так высоко ценила Лидия Ивановна.

В 1934 г. семья Лидии Ивановны была выслана в Казахстан, а отец вскоре арестован. Пятнадцатилетняя девочка самостоятельно едет в Москву, доказывать невиновность отца, пробивается в кабинет к самому Ежову. Но все хлопоты напрасны. В 1936 г. в Ленинград Лидия Ивановна возвращается одна, устраивается на работу воспитательницей в детском саду, а все свое свободное время отдает клубу служебного собаководства.

В годы войны вместе с детским садом Лидия Ивановна была эвакуирована в Сибирь. После войны жизнь Лидии Ивановны оказалась неразрывно связана с клубом служебного собаководства. Врачи обнаружили у нее туберкулез и работать в детских учреждениях ей было запрещено. Вопреки запретам врачей Лидия Ивановна в любую погоду приходит на дрессировочную площадку клуба и проводит занятия с собаководами и их питомцами. Именно здесь проявился и расцвел ее талант педагога, воспитателя и дрессировщика.

 Отправлено: 17.11.11 04:32. Заголовок: В 1958 году она ор..

В 1958 году она организовывает свой первый показательный коллектив, в котором также участвовали люди разных возрастов и разного общественного положения. Такие занятия имели огромное воспитательное значение для трудных подростков: ребята, глядя на старших, становились собраннее, начинали им подражать. В течение многих десятилетий Лидия Ивановна читала лекции по методике дрессировки на курсах инструкторов и судей, на занятиях по техминимуму. Ее лекции, наполненные примерами, взятыми из жизни, расцвечивались искорками доброго юмора и поэтому забыть их невозможно.

Параллельно с работой в клубе служебного собаководства Лидия Ивановна работала в Ведомственных питомниках преимущественно с собаками отечественных пород. И это отдельная, не менее яркая глава ее жизни. Но, пожалуй, главным для нее оставался клуб служебного собаководства.

Во всех начинаниях клуба Лидия Ивановна принимала самое активное участие. Она была тренером команд, защищавших цвета нашего клуба в Москве на Всесоюзных состязаниях дрессировщиков в 1957 и 1963 годах. Тогда наши команды завоевали первые места. В 1971 году на соревновании городов-героев в Севастополе сама Лидия Ивановна с принадлежащей ей собакой Бриг стала абсолютным победителем по двум службам.

Клуб гордится учениками Лидии Ивановны, ставшими мастерами спорта по летнему многоборью.

Это Алексей Рудаков, много лет проработавший в показательном коллективе Лидии Ивановны, спортсмен, о котором ветераны клуба складывают легенды, тренер команд по различным видам служб.

Это Светлана Павлова, тринадцатилетней девочкой пришедшая к Лидии Ивановне с метисом Тошкой. Под руководством Лидии Ивановны Тошка стал одним из главных солистов агитколлектива, а затем и киноартистом. Сама Светлана, получив у Лидии Ивановны навыки дрессировщика, стала известным среди собаководов мастером спорта, так же как Людмила Барышникова, которую Лидия Ивановна знала еще девочкой.

Многогранна работа в клубе служебного собаководства. Не все ученики Лидии Ивановны стали выдающимися спортсменами, но многие из них известны в нашей стране.

Татьяна Михайловна Иванова начинала в 1958 г. в показательном коллективе Лидии Ивановны со своей немецкой овчаркой, победительницей и чемпионом породы Гейшей. Ныне Татьяна Михайловна судья и эксперт по служебному собаководству Всесоюзной категории. По итогам года ее не раз признавали лучшим судьей страны.

Старший зоотехник нашего клуба Татьяна Павловна Алекина, руководитель породы кавказская овчарка, эксперт республиканской категории Лидия Васильевна Морозова, руководитель породы боксер эксперт Всесоюзной категории Любовь Ильинична Терентьева также являются учениками Лидии Ивановны. Многие ученики Лидии Ивановны в дальнейшем стали тренерами, инструкторами клуба, многие годы вели большую работу по пропаганде служебного собаководства. Это Андрей Буров, Владимир Шестаков, Галина Корзухина, Владимир Бобин, Владимир Дроздовский.

При клубе служебного собаководства был создан КЮС – клуб юных собаководов. Лидия Ивановна находила время, чтобы заниматься с детьми.

Ее книги «Мой Акбар» и «Юный дрессировщик» выдержали испытание временем и сейчас вновь переизданы. Предисловия к ним написали друзья Лидии Ивановны – поэт Александр Гитович и писатель Радий Погодин. Эпизоды, рассказанные Лидией Ивановной неоднократно использовал в своих произведениях Борис Рябинин. До конца своих дней Лидия Ивановна была тесно связана с семьей писателя Юрия Германа.

И как реликвию хранила она телеграмму, присланную Анной Ахматовой по поводу гибели собаки Лидии Ивановны Акбара.

 Отправлено: 17.11.11 04:33. Заголовок: Широко известны кино..

Широко известны кинофильмы, в которых Лидия Ивановна принимала участие как дрессировщик. Это «Соленый пес», «Барбос в гостях у Бобика», «Зеленые цепочки», «Учитель пения», «Синяя птица». Не сходят с экрана телевизоров «Приключения Электроника» и «Жизнь и приключения четырех друзей». Она считала, что для работы в кино можно обучить собаку любой породы. В ее фильмах снимались многие беспородные собаки-метисы, у которых «есть сердца, способные бешено биться от счастья и горестно сжиматься от тоски».

Создан фильм и о самой Лидии Ивановне. Он называется «Хорошо, собака!»

Режиссеру Леннаучфильма В.И. Леонтьевой, снимавшей этот фильм, удалось донести до зрителей атмосферу творчества Лидии Ивановны и мир дрессировочной площадки, которым она руководила.

Этот фильм давно сошел с экранов, но режиссер В.И. Леонтьева не оставляет надежду восстановить его.

Выставка Санкт-Петербургского клуба служебного собаководства, проходившая 12-13 сентября 1992 г., была посвящена памяти Лидии Ивановны Острецовой. На выставку пришли многие ветераны показательных коллективов 60-70-х годов, а четыре современных показательных коллектива выступили перед публикой, продемонстрировав лучшие номера и свое мастерство в управлении собаками. Радует, что в показательных коллективах участвовало много детей и молодежи. Это вселяет надежду на то, что дело, которому Лидия Ивановна Острецова посвятила свою жизнь, будет продолжено и сделает наше существование богаче, красочнее, и доброе отношение ко всем живым существам восторжествует.

 Отправлено: 04.06.12 05:50. Заголовок: Первая из четырех се..

Первая из четырех серий о подготовке собак истребителей танков.
Х/фильм
1.Далеко от войны
2-я серия
3-я серия
4-я серия

 Отправлено: 21.01.13 05:41. Заголовок: Е Типикина. Служебны..

Е Типикина. Служебным собакам похвальное слово!
...Книжка, до дырок зачитанная в детстве в зауральском городе Кургане, и сейчас лежит передо мной на столе. Книжка "Девичья команда" семьдесят четвертого года издания.

Наверное, мне было восемь, когда я прочла ее в первый раз.
Теперь, через тридцать лет, предстояло встретиться с одной из ее героинь.
Мы беседовали долго. Говорили о Родине, подвигах, чести (так называлась военно -историческая серия книг для детей , вышедшая в "Воениздате"). Перебирали и переснимали цифровиком старые фото из двух альбомов. Елизавета Александровна Еранина, до замужества Самойлович, сержант той самой "девичьей команды" - 34 отдельного инженерного батальона миноразыскников и истребителей танков, была вначале немногословна. Сухо и по- военному сдержанно она начала свой рассказ. Я же назойливо требовала подробностей. Постепенно лед немногословия растаял и воспоминания украсились удивительными подробностями, придавшими рассказу трогательную достоверность. Словно это было вчера...
Расстались мы очень тепло. Но прежде чем попрощаться с хозяевами, мы вместе с ними сели за накрытый стол. По предложению старшей хозяйки - сержанта Самойлович, подняли три тоста, по традиции, свято соблюдаемой военными собаководами:
первый - за Победу! второй (не чокаясь) - за погибших. и третий - за наших рабочих, служебных собак.

Нас осталось мало...
Елизавета Александровна Еранина (Самойлович)
специально для "Льва" в год 60-летия Победы.

фото 2005 год.

 Отправлено: 21.01.13 05:43. Заголовок: Я была бойкой девчон..

Я была бойкой девчонкой. Спуску мальчишкам не давала. На родной Петроградской стороне, на Ропшинской улице прошло все мое детство. Мой папа был музыкантом, тапером. Очень любил собак. О чем может мечтать настоящая пионерка, любящая собак? Конечно, о немецкой овчарке. Немецкая овчарка - это предел мечтаний юного собаковода.
Любимый старший брат подарил мне клубного щенка. Это было в 1936 году. Щенка я назвала Джульбарсом. Чепрачный немец, крупный, яркий он был удивительно талантливой и способной собакой. Нас, юных собаководов, в те годы в Ленинграде было много и к нам относились очень серьезно. Смотры, парады, всесоюзные съезды - нам с Джульбарсом везде удалось побывать, даже на страницах "Пионерской Правды". Наша ленинградская команда за несколько лет перед войной выиграла Всесоюзный смотр-соревнование. Вот, на фото, я - вторая справа. А первая - Риточка Меньшагина - наш командир отряда. Вот, мы дети еще - галстуки пионерские, знамена, барабаны. С Ритой бок о бок нас провела судьба по жизни. И провела, и хранила, но об этом потом. Дрессировали мы собак "повзрослому". Учителя были очень строгие. Растили собак для дела, не для забавы. Связная служба, следовая, "задержание", охрана...
В 1939 году тихо началась Финская война. Джульбарса мобилизовали. Но перед тем, как собаку призвали на фронт, мы переучивали его, готовили на заставу. Джулик должен был работать… молча, чтобы не выдать расположения наших. Пес мимикой, движением показывал, что обнаружил кого-то. Солдат, которому достался Джульбарс, писал мне домой благодарственные письма: "Чудо, что за собака! Спасибо тебе, Лиза, за Джульбарса". Знаю, что они имели несколько задержаний, правительственную награду, а потом… потом связь с ними прервалась и больше никогда ни о солдате, ни о собаке я ничего не слышала. Долго не верилось в худшее. И сейчас не хочется верить.
За Джульбарса наш клуб премировал меня щенком, тоже овчаркой. Я его назвала Мигом. Миг был очень перспективной собакой, в племенном смысле - ценной. Мигуля, Мигуля! Мой самый верный, самый честный пес.
Грянул сорок первый. Мне - семнадцать. Сужалось кольцо блокады, исчезали из домов животные. Их съедали люди, обезумевшие от голода. За нами - мной и мамой ходили люди и умоляли: "Отдайте, продайте собаку. У нас дети умирают от голода!" Золотые горы предлагали, сервизы, шубы! Да и нам уже нечем было кормить Мига.
Мига мы с мамой сдали в армию - отвезли в военный питомник, который располагался в Сосновке. Его начальником была Ольга Дмитриевна Кошкина - наша учительница, начальник Клуба и огромный авторитет в собаководстве. Это было осенью сорок первого. Потом - рыли окопы и противотанковые рвы, дежурили на крышах, гасили зажигалки и страшно, люто голодали.
Весной 42-го мне исполнилось 18. "Я иду на фронт добровольцем!" - заявила я старшим. - "Ты с ума сошла! Война - мужское дело!". Мама ругала, умоляла меня, а потом смирилась и благословила. "Иди и служи честно" - сказала она мне у дверей военкомата на улице Шамшина, на Петроградской стороне. Я только об одном просила военкома: "Хоть куда, лишь бы только были собаки!" И получила назначение в Сосновку! Считайте, рядом с домом. Хотя и фронт тоже был рядом с домом.
Первая, кого я увидела в части была Рита Меньшагина - моя самая близкая подруга по Клубу юного собаковода! "Лиза! Лиза! Твой Миг здесь! В вольере, пойдем, я отведу тебя к нему!" Это было такое счастье. Я рыдала, обняв собаку. А он скулил и вылизывал мне щеки. Командир части Петр Алексеевич Заводчиков, наш Батя незабвенный, приказал передать Мига мне. И что за чудо? В части стали собираться девчонки лет по 18-19. А командирами, старшинами были серьезные, взрослые мужики, фронтовики.
Мы - инструкторы-дрессировщики были младшим комсоставом - ефрейторами, сержантами. Учили девочек-ровесниц азам дрессировки. Нас самих командиры учили минному делу, учили очень сурово. Хотя, нет, не сурово - строго. Представляете, в разгар войны - сто девушек за забором?! Но Батя был не только строгим, он был отцом родным! На нас ни один солдатик не смел косо посмотреть, ни один офицер! Батя нас, как цыплят, под крылом караулил. С Заводчиковым никто бы и связываться не посмел.
Наша "девичья команда" - отдельный 34-й батальон, так и осталась девичьей командой. У нас в батальоне только одна девчонка в конце войны демобилизовалась по беременности. А остальные честь сберегли! Как вспомню - худющие, глазастые, блокадные девчонки. Все были такие изголодавшиеся! А пайка-то, хоть и побольше, чем на гражданке, но не очень-то и большая. Мы даже, стыдно говорить, у собак в первое время тайком конину вареную (дохлятину!) подворовывали. Плачешь, прощения у собаки просишь, а сама потихоньку отвернешься и съешь кусочек из миски. Потом, более-менее, отъелись. Обмундирование нам выдали мужское. Сапоги 41-43 размера, меньше не нашлось.
Один раз на занятиях по строевой мы сговорились и в шутку провернулись в сапогах на команду "Кругом!". Старшина кричит: "Самойлович! Бутыркина! Почему у вас ноги пятками вперед?" - "Сапоги велики, товарищ старшина!" - а сами стараемся не рассмеяться. Он только вздохнул, рукой на нас махнул и отправил наматывать на ноги по три пары портянок. В этих сапогах мы к вечеру уже не могли ноги волочить. Строевая служба, минное дело, дрессировка собак, стрельба, а все-таки мы оставались девчонками и втихаря то глазки подведем, то подрумянимся. Плюс выводки - собаку вычесать надо, амуницию держать в порядке, с этим было очень строго. Шлейки, поводки, ошейники, санитарные нарты, упряжь, портдепешники - все это считалось боевым снаряжением. Чтобы "поставить собаку" на минное поле, качественно, надежно поставить, нужен год работы, очень профессиональной и тонкой. Цена ошибки - погибшая собака, погибшие люди. А собаки-то разные. Кто стрельбы боится, кто небрежничает.
Переучивали, заставляли, исправляли. Выбирать не из кого особо было. В Ленинграде собаки рождались только в нашем питомнике. Собаки были не только редкостью, они были величайшей ценностью! Работали с ними терпеливо, на пищевом подкреплении - сушили ломтики конины, отдавали им свой сахар. Какие это были умнички! На прорыве блокады мы трудились с утра до ночи и с ночи до утра.
Минные поля снимали, доставляли донесения, разматывали связь и раненых вывозили на упряжках. Овчарок запрягали по четыре. Дворняжек, лаечек - по пять-семь. Раненые, тяжелораненые целовали собак и плакали.
Мой Мигуля водил упряжку на передовую под огнем. Упряжка собак ползком подавала раненому нарты. Представьте только - сто-сто пятьдесят метров ползком. Туда и обратно - по рытвинам, по снегу, по земле. Один раз тяжелораненый, грузный мужчина кричит мне: "Стой, стой, сестра, стой!" Я думала надо перевязать. А он из последних сил говорит мне: "Сестричка, у меня колбаска в вещмешке и сахар, отдай собачкам. Сейчас, при мне отдай!" Моя упряжка вывезла на прорыве семьдесят два человека. И другие наши упряжки не меньше.
Самым страшным было разминирование. Мины, фугасы, минные ловушки. Ошибется собака, ошибешься сам - погибнешь. Собака обозначала заряд посадкой перед миной. Пока мина не обезврежена, собака не должна двигаться. Помню, Мигуля сел в воду под Петергофом, на болотах - в ледяную воду, в жижу. Я подняла из этой жижи тридцать четыре мины. Одну за другой - маленьких противопехотных, в деревянных коробочках. Подняла и обезвредила. Такие мины не могли искать приборами - корпус "не звенит". Они были самыми коварными. Несколько часов работы собака сидела не шелохнувшись, в каше из воды и снега...
Наши собачки ходили по битым кирпичам, по стеклу на руинах, резали лапы, мы резались об осколки. Но они работали! Восемь-десять часов. Лапки у собаки замерзнут, снимешь варежки, разотрешь ей лапы и вперед! На передовую - "инженерное имущество", снаряды, мины, ящики с патронами. Оттуда - тяжелораненых. Потом - на минные поля, на танки! Танки… У Заводчикова слезы стояли в глазах, когда собаки уходили под танки. Как-то он собрал нас, командиров, сержантов в землянке: "Мы теряем высококвалифицированных обученных собак. Сегодня пять ушло под танки, завтра еще пять уйдет. Год работы! Год работы! С кем будем разминировать?! Истребителей надо готовить отдельно, нельзя наших собак пускать под танки. Поеду с докладом!" Начштаба его понял. Батальон перестал готовить истребителей, мы искали мины.
К тому времени у нашей части уже была очень хорошая репутация, а у собак - репутация чудо-техники. И еще: раньше об этом не говорили - стали повторяться случаи, когда собака взрывала не немецкий, а наш танк. Собака ведь не различает - звезда или свастика на башне. А на полях сражений становилось все больше наших танков. Собака могла пойти на ближайший, по эту сторону окопа.
Помню случай. Послали на "взять" Рыжика, крупную хитрющую дворнягу. Приказ есть приказ. Рыжик обогнул танк и… испарился. С заряженным истребительным вьюком! Четыре килограмма тола! Немцев отбили, откинули далеко назад. В большой землянке мы все сидим, обедаем, ложками стучим. И вдруг вбегает Рыжик! Вьюк на боевом взводе, а Рыжик виляет хвостом, морда превеселая. Все враз похолодели: если пес заденет за что-либо палочкой, торчащей из вьюка, то это - все, конец. Заводчиков тихо-тихо скомандовал: "Не двигаться, прекратить прием пищи". Подманил собаку, ухватил за взрыватель одной рукой, за ошейник другой: "Ко мне, снимайте вьюк!" Аккуратно сняли, разрядили. Все было тихо-тихо, спокойно так, но у всех холодный пот тек по спине. Из этого Рыжика вышел отличный миноразыскной пес, но все-таки он погиб потом, подорвался. Слишком был суетливый, веселый. Хотя из дворняжек выходили отличные миноразыскные собаки, превосходные! Породное поголовье убывало и его пополняли теми, кого подобрали, сменяли или купили у местных жителей. Выбывали и люди и собаки. Девчонки погибали и командиры тоже. Сапер ошибается один раз, говорят.
Только на Карельском перешейке мы с Мигом подняли 3400 мин. А всего обозначили и обезвредили около сорока тысяч. Сорок тысяч раз смерть прошла мимо, только подумайте. Все ж таки я подорвалась. Раньше меня подорвалась Нина Бутыркина, взрывом противопехотной мины ей оторвало ногу. Мы так испугались. Нет, не смерти - испугались остаться без ног и пообещали друг другу дострелить того, кто подорвется. Для нас тогда, с нашим юношеским максимализмом это было понятно, хоть и глупо. Ведь подорвавшихся собак приходилось достреливать. И вот я сама проворонила "противопехотку". Чья ошибка? Мига или моя? Или роковое стечение? Счастье, что я не наступила на мину полной ступней. Мне раздробило пятку, сожгло, опалило ноги и вся одежда на мне была сорвана и обуглена. Помню, что мужчины ко мне побежали: солдатики и наши командиры. Я только одно кричала: "Не подходите, я голая! Отвернитесь, не подходите!" Они подбежали, сорвали с себя форму и закутали меня в рубахи, в шинели. Очнулась я в лазарете, а надо мною - Валя (Валентин Васильевич Ермолинский - офицер, прим. ред.). Я ему с упреком: "Ведь обещали же, обещали - дострелить!". - А он мне - "А ноги-то, вот они! В сапогах". Сапоги еще не успели разрезать. Я заплакала, а Валя нагнулся и сказал: "Лизка, мы еще с тобою вальс после победы станцуем". Сколько же мы раз танцевали с ним после Победы! Собирались у нас, у Риты. Батя нас называл - девоньки. "Девоньки! С вас пироги-закуски, водку сам куплю". Так мы для него и остались - девоньки, девчонки.
Еще о Миге. Он же был не только рабочий, он был племенной кобель. Первая послеблокадная выставка! Для нас это был настоящий праздник. Собак в ринге очень мало: какая-то течная сучка мелькала, еще кто-то. Наши кобели то ли одурели от радости, то ли мы расслабились. Миг как-то по-дурацки задирал хвост, шею и в итоге получил "хорька".То есть "хорошо", что по сути очень и очень плохо. Не поверите, но я так огорчилась. Сейчас смешно вспоминать.
Потом разминировали Нарву, шли дальше. Что бы не говорили, но местные жители очень хорошо принимали и наших собак и нас. Ведь мы снимали мины, фугасы, ловушки с их полей, из их домов. Жители приносили собакам угощение, а нам водочки. Я водочку, грешна, брала, но меняла на конфеты.
Помню, в Эстонии прямо перед нами (мной и Ритой Меньшагиной), авиаснаряд ударил в корову. Корову разорвало в двух шагах от нас. Какая первая мысль? "Ой! Сколько мяса собакам привалило!" Все бросились ошметки этого мяса разбирать, чтобы побаловать своих собак.
Сейчас в это трудно поверить, но так было. Из лазаретов рвались обратно, в часть, к своим. Мигуля остался в части - мне просто некуда было его забрать. Он долго еще работал на разминировании Ленинграда. После войны я передала его в очень хорошие руки. Себе я выбрала самую мирную профессию - стала парикмахером. У меня были ученики, было дело, которое я любила, которому учила.
Каждую ночь мне снятся или собаки или чужие локоны. Я во сне делаю укладку, стрижку, или собаки одна за другой проходят перед глазами: на минное поле, в нартах. Всех помню, всех! Пора за стол, Победа скоро, доживу ли? Очень хочется отпраздновать.

P.S. Маргарита Борисовна Меньшагина умерла летом 2004 года. Когда готовился этот материал, стало известно, что Нина Васильевна Бутыркина скончалась в Госпитале 13 марта.

 Отправлено: 14.08.13 05:24. Заголовок: Николаев Андрей Евг..

Николаев Андрей Евгеньевич
РЕЛИКТ
---------


Ночь уже кончилась, но утро еще не выпило росу с травы и листьев, а лишь обозначило свое пробуждение, приподняв над землей полог тумана и позолотив редкие облака на темном небе.

Полосатый зверь подыхал. Брюхо его было вспорото от грудины почти до хвоста. Исходящие паром внутренности неопрятной кучей волочились за ним, когда зверь перекатывался по влажной траве, пытаясь ухватить их зубами. Неподалеку стая таких же остромордых полосатых созданий рвала на куски гигантскую поверженную птицу, которая еще пыталась достать кого-либо из них огромным изогнутым клювом или когтями, толщиной в человеческую руку.

-- По-моему, этот подойдет.

-- Мелковат.

-- Он и должен выглядеть игрушкой, ему умиление вызывать надо, а не инфаркт. Но какие повадки, а? Охрана - это та же охота, только со знаком плюс. Все должно быть на уровне инстинкта, подсознательно. Через миллионы лет ему равных не будет. В некотором смысле эволюция - это вырождение и какой-нибудь мастино или ротвейлер для него просто боксерская груша! Заменим ...

-- Эволюция не может быть вырождением по определению.

-- ...заменим когти, зубы, поставим на крайний случай плазменный заряд.

-- Да он ноги таскать не будет.

-- А мы усилим скелет, потренируется полгода в родных краях. Нет, я думаю это то, что надо.

-- Какой-то он неуклюжий. Так вот подставиться...

-- Неуклюжий? Да он лидер! Он же первым бросился на эту жирафу в перьях.

-- Ну, как знаешь. А если не согласится?

-- Выбора у него нет. Откажется - свои сожрут. Как только доедят добычу. Все, начинаем, а то поздно будет.

Возле бьющегося тела в полупрозрачном столбе света возникли два человека.

Несколько животных, опоздавших к пиршеству, направились к своему неудачливому собрату, но, ткнувшись острыми мордами в трепещущую преграду, остановились в недоумении.

Глаза зверя, подернувшиеся предсмертной пеленой, прояснились. Он увидел свое распоротое брюхо. Потом взглянул на рвущихся к нему сородичей и дикая тоска возникла в его глазах.

-- Фу, какая вонь.

-- Да, ему досталось, кишки наружу, но это не проблема. Ты с его мозгом поработал? Так отойди в сторону, теоретик.

Один из людей, морща нос, отошел в сторону, а второй присел на корточки и, взявшись за мокрую от слюны и пены морду, посмотрел в тоскливые слезящиеся глаза.

-- Ну, здравствуй, приятель, здравствуй. Вот, этот теоретик считает, что ты неуклюжий неудачник, а я совсем иного мнения.

Сегодня меня опять ловили. Сижу, себе в песочнице, ребятню развлекаю. Сереньке, как раз, последний кружочек на пирамиду помогаю одевать. Серенька веселый, а чего ему. Подгузник пока сухой, хотя и потяжелел изрядно. И песок из песочницы можно есть прямо лопаткой - мамка в юбке не шире носового платка с курсантами треплется, военная часть у нас рядом стоит.

Слышу - едут. Я эту машину поганую уже давно заучил. Ну, точно! Заруливают! Но сегодня я решил не прятаться. Ну сколько можно, а? С начала весны тут ошиваюсь, а все норовят подцепить. Я слышал, как мордатый с петлей все ходил-приговаривал:

- Уж сегодня то возьмем этого буля!

Я и вправду на буль-терьера похож. Морда клином, только я побольше да помохнатей, серый в темную полосу.

Мамаши детей кто на руки, кто в коляски и подальше. Я тоже из песочницы ушел - там города всякие построены, пирамиды, зачем дело рушить. Отошел в сторонку, сел на хвост, жду. Хвост у меня толстый, удобный.

Идет этот мордатый, куском колбасы помахивает:

- Лобзик, Лобзик...

Бросил кусок мне, не доходя метров пять, палку с петлей приготовил и ждет. Понюхал я; колбаса как колбаса, ничего лишнего: мясо, крахмал, хвосты крысиные, ну и подошел и съел ее. А пока ел, мордатый петлю мне на шею накинул, к машине обернулся и кричит:

- Утюг, Утюг, взял я его!

Пока кричал, я веревку перекусил, по петле когтем чиркнул, отошел и опять на хвост сел.

Вылез из будки Утюг, такой же мордатый.

- Ну и где, - говорит, - твой буль-буль?

- А, сука, петлю скусил!

- Не сука, а кобель, - поправляет его Утюг. - Скусил! Инвентарь проверять надо перед работой. Какая же собака петлю перекусит. Сейчас мы его сеткой возьмем, - и в кабину полез.

Долго они с сеткой ходили за мной по двору. Сначала с лаской, с уговорами. Потом стали слова всякие говорить. Бабки от подъездов и те разошлись, послушав. Одна осталась, в подшитых обрезанных валенках на босу ногу, с окладистыми такими усами. И сказала она сиплым от "Беломора" голосом:

- Вот когда мои гвардейцы-десантники в рукопашную ходили, они вот какие слова имели:

- ... ... ...!!!

Постояли мордатые, помолчали, сетку свернули.

- Эх, - говорит Утюг, - вот оно ведь как бывало.

И уехали. Правда, Жучку приблудную прихватили. Хорошо дети не видели, уж очень ласковая была Жучка. Она не за колбасой к мордатым пошла. За лаской. Ее кто погладил, тот и друг. Ведь и у людей тоже так бывает.

Тут и Юлька моя из подъезда выскочила, я к ней, понятно дело, потрусил. А бабка усатая ей и говорит:

- Опять сегодня Амура твоего поймать хотели, он им веревку отъел.

Юлька в слезы.

- Так баб Кать, вы б сказали им, что собака не бродячая, моя собака.

А сама присела, гладит меня. У меня шерсть толстая такая, плотная, как на ковре.

- Эх, девонька, кто ж старуху послушает. У них план, а собака без ошейника. Но я, правда, им кой чего сказала. Пристыдила.

- Я представляю, - смеется Юлька, - ну, Амур, пойдешь в магазин со мной?

Конечно, пойду. Куда пойдешь, туда и пойду. Не забуду, как две остановки метро бежал. По улицам, конечно. Ей на "Сокол" в книжный магазин надо было, вот и бежал.

- Юльк, а ты мать уговорила бы, - это бабка Катя, - возьмите собачку то. Небольшая, но смотри, какая серьезная. Как он того кобеля то погнал отсель.

Это с неделю назад во двор доберман одичавший забежал. Кидаться на всех начал, ну я его здорово порвал. Сразу опомнился.

- Да все никак, - пригорюнилась Юлька, - ты, говорит, поиграешь и все, а мне за ним ходить. А он ведь меня и в школу провожает, и из школы ждет.

Ничего, думаю, мы маму Наташу уломаем как-нибудь сообща.

У магазина я присел в сторонке, чтоб собаки не косились. Они хоть и чувствуют, что родня, но уж больно дальняя. Это точно. Там, откуда меня взяли, собак не было. Но другие животные еще меньше подходили к этому времени. Человека к девчонке-школьнице не приставишь, а волкодава какого-нибудь мама Наташа ни за что в дом не пустит.

Юлька вышла, сумку тащит. Я подошел, зубами за ручки хвать - давай, мол.

- Куда тебе, Амурчик, она ж больше тебя.

А ты дай и все!

- Ну на, держи.

Я в холке и вправду невысок, не выше бульдога. Но я сумку просто взял за ручки, на спину забросил и потрусил домой. Тут главное было ручки не перекусить от усердия. Юлька чуть не завизжала от восторга.

К подъезду подходим, а там как раз мама Наташа присела с бабкой Катей почирикать после работы.

- Ну ты смотри, Натуль, ну золотая зверюга! Сумки на спине носит! Скоро у меня папироски стрелять будет. Да возьми ты ее.

Я сумку поднес, поставил, а сам головой в руку мамы Наташи тычусь: ну посмотри, какой я!

- Да вижу я, хороший ты, хороший. А кормить то чем тебя, вон толстый какой.

Какой я толстый, какой толстый, конституция такая. Я все есть буду, чего не дай. Не хватит - крысу с помойки поем, не впервой.

- Ну, мам, ну давай возьмем, - Юлька чуть не плачет, - ну я все делать буду: и убирать, и гулять, и мыть, и прививки.

А я все головой и носом в руки тычусь. Кто тут устоит?

- Ладно, бери своего Амурчика, но смотри!

Что началось! Визг, писк, чмоканье. Бабка Катя ввернула что-то из лексикона гвардейцев-десантников и мы пошли домой. Пятый этаж, хрущевка двухкомнатная, но это ж не под лавкой во дворе!

И стали меня мыть в четыре руки детским шампунем, сушить полотенцем и феном, кормить гречневой кашей и играть со мной в мяч стали! А спать я лег между комнат. Хотели у двери положить, но тут уж я не уступил, коврик перенес, куда хотел. Все просто: отсюда у меня и дверь, и балкон под контролем.

Сегодня мне купили ошейник, поводок и намордник. Юлька просила самый красивый, но на мою морду не всякий в пору. Что подошло - то и купили. Тут же на ошейник сделали бляху с гравировкой "АМУР". А потом мы поехали в музей. Меня, конечно, хотели дома оставить, но я показал, что до их приезда ни малую, ни большую нужду не терпеть не стану. Поем всю обувь, прогрызу диван, а может и холодильник, и меня взяли. Ехали мы в метро. Естественно с приключениями. И пускать меня не хотели, и хвост прищемило, и лапы оттоптали, но работа - есть работа! Да и не работа это уже, а удовольствие. Да, да! Кого не любили, тот меня не поймет. Для меня охранять эту девчонку удовольствие!

Музей оказался Палеонтологическим. Знал бы не поехал. Шутка. Юлька с мамой Наташей пошли внутрь, а я забился в самые кусты сирени и залег, что называется, в засаде. Не помогло. Как раз к этим кустикам сильно ученый дедушка, преподававший, как оказалось, в свое время зоологию, привел пописать внука. Этот малолетний преступник сразу захотел пописать именно на меня! Из кустиков мне пришлось выйти, ученый дедушка протер очки и тут его чуть удар не посетил. Он схватил внука в охапку и стал кричать на всю улицу, что этого не может быть, что я есть нонсенс, фантасмагория или дикая насмешка природы! Внучек от неожиданности описал дедушке брюки, но тот был в прострации и ничего и никого кроме меня не замечал.

- Витенька, внучек. Милый ты мой мальчик! Смотри хорошенько! Я не думал, что при моей жизни..., что при жизни..., что может ли это быть!

Что, Витенька, первый раз его описал, что ли?

- Что в мире еще есть..., что в центре Москвы! Витенька, это же томарктус! Настоящий томарктус! Я не верю своим глазам! И ты, Витенька, не верь! Давай фотоаппарат, скорее давай.

Ну, это уж совсем никуда! Сейчас он меня сфотографирует, покажет ученым друзьям и тогда меня не только живодеры ловить будут. А дед этот уже примеривается, ракурс удачный выбирает. Я встал к нему мордой, голову опустил, уши прижал - угадай потом кто на фотографии. А он щелкает вовсю. То так, то эдак приложится и все приговаривает:

- Это невозможно, мне никто не поверит. Витенька, смотри, какая собачка.

Внук ходит за ним, штанишки держит.

- Хорошая собака, полосатая. Деда, у нас там только два кадра оставалось.

- Как два, почему два? Эх ты, беда то какая, - дед повесил фотоаппарат на шею, вытянул руку и мелкими шажками стал ко мне приближаться, - пойди сюда, песик, пойди. У-тю-тю. Мне бы только зубки твои посмотреть.

Как же, так я тебе и показал свои зубки. И когти свои пустотелые не покажу, а на руки я даже Юльке не даюсь - не может собака моего размера весить больше "кавказца".

Так мы и ходили возле музея, пока Юлька с мамой Наташей не вышли: я впереди, следом дед с вытянутой рукой, а за ним Витенька топает, штанишки держит.

- Что вы делаете, это моя собака, - закричала Юлька, - Амур, ко мне.

Я сразу за нее спрятался, а тут и мама Наташа подошла.

- Оставьте собаку в покое, постыдились бы, пожилой человек.

- Простите, мадам, позвольте представиться: Вячеслав Сергеевич Тягунов-Суходольский, профессор. Видите ли, в чем дело, эта собака особенностями своего внешнего вида, в частности строением черепа и необычным окрасом, удивительно напоминает одно реликтовое животное. Я лишь хотел удостовериться, что это просто случайность, насмешка природы.

Юлька топнула ногой.

- Это моя собака, зовут - Амур. Мы купили его! На Птичьем рынке купили. Там таких много.

- Девочка, а давно это было? А родители его как выглядели?

Спрятавшись за Юлькой, я утратил бдительность. Почувствовал только, что кто-то оглаживает меня. Это внук Витенька с тылу подобрался.

- Деда, он пушистый. Как твой ковер. И теплый.

Я лизнул его в нос, парнишка отшатнулся, сел на попу и счастливо засмеявшись, потер лицо ладошками.

- И добрый. Может это не рекл..., не лерит вовсе, а дед?

- Витя, зубки, зубки его посмотри.

Вот неугомонный старик.

Но маме Наташе все это уже надоело. Она решительно взяла Юльку за руку.

- Простите, Вячеслав Сергеевич, но нам далеко ехать. Пойдем, Юля.

Мы пошли к метро, но профессор семенил за нами, выспрашивая подробности покупки меня на рынке, умолял дать наш адрес или хотя бы телефон.

- Мадам, вы не представляете, что это за животное. Это же один из предков современных киноидных!

- Кого? - Юлька даже остановилась, услышав такое интересное слово.

- Ну, собакообразных. Вы представляете, когда они жили? Это же современник мамонтов! Да что там, возможно и раньше..., - продолжая вещать он забегал то сбоку, то спереди стараясь получше меня разглядеть. А я прятался то за Юльку, то за маму Наташу пытаясь этого не позволить. Я даже стал жалобно поскуливать, чтобы показать, насколько я испуган. Но старика ничем было не пронять.

- ...вели в основном ночной образ жизни, предпочитая одиночество, но объединяясь в стаи при охоте на крупную добычу. Даже фороракос..., э-э, птица хищная, больше страуса раза в три...

Ха-ха. В три раза! Да страус рядом с ней просто воробьем покажется.

- ...хотя для томарктуса он, пожалуй, великоват. У того было удлиненное тело и довольно короткие лапы.

Угу, знаем, как вы скелеты собираете. Нашли кучу костей, сложили, что подошло друг к другу и - будьте любезны! Вот вам образец древней жизни.

Профессор выглядел настолько несчастным, видя, как мы уходим, что мама Наташа, сжалившись, взяла у него телефон.

Уже дома, за обедом, когда я, старательно изображая вечно голодных собак, сидел у стола и провожал жалобным взглядом каждый кусок вкусной еды, проходящий мимо меня, мама Наташа сказала:

- А он действительно необычный, а, Юль? Ты посмотри, ему ведь не хочется есть. Он как будто изображает голод.

О, черт! Я привстал и заскулил. Юлька засмеялась.

- Ну да! На, Амурчик.

Я осторожно слизнул с ладони кусок котлеты и, жадно чавкая, проглотил.

- Хорошая собака, хорошая. Реликт ты наш полосатый.

Уф, вроде пронесло.

Наступило лето. На каникулы Юлька никуда не поехала. Просто некуда было ехать, а в лагерь она не хотела. Из-за меня, конечно. Мама Наташа повздыхала, попеняла мне, но потом решили, что вот, в августе будет отпуск и они поедут к ее подруге под Истру на дачу. И меня возьмут. А пока мы ездили купаться к Строгинскому мосту, всего то десяток остановок на двух трамваях, ходили в Тимирязевский парк на собачью площадку. В общем, как говорила бабка Катя, гулеванили. На площадке то я чуть и не прокололся. То есть вначале все было, как и задумано: бревно очень узкое и скользкое, лестница слишком крутая, а в трубу я вообще не полезу - там темно и страшно. Но постепенно, к великой Юлькиной гордости, упорные тренировки пошли мне на пользу.

На площадку пузатый дядька в джинсах на подтяжках с неизменной упаковкой баночного пива и мешком костей из магазина "Собачий пир" приводил бельгийскую овчарку. Красивый пес, черный, как смоль, звеня медалями, устраивал показательные выступления. И тут уж мешать не моги! Юлька, обычно, отводила меня в сторонку приговаривая:

- Вот, смотри и учись.

Я сидел и смотрел, хотя мне было глубоко по барабану, с какой элегантностью Экселенц(какое скромное, со вкусом подобранное имя) берет барьеры и бегает по бревну. Бревно я давно освоил, а забор Юльке по макушку и если я его перепрыгну, народ сильно заинтересуется скромной полосатой дворняжкой.

В этот раз я не спеша шел по бревну, как вдруг сзади требовательно гавкнули. Я скосил глаз. Черный Экселенц взбегал на бревно и требовал уступить дорогу, торопясь отработать положенное и получить кучу разноцветных костей. Я же был только на середине пути. Юлька побежала к отставшему пузатому дядьке.

- Ой, отзовите, пожалуйста, вашу собачку. Сейчас мы быстренько пройдем и не будем мешать.

- Ты лучше своего кабыздоха убери, а то как бы чего не вышло, - сказал дядька, прихлебывая "Хенекен", - Экс, вперед.

- Ну что же вы делаете, - в отчаянии закричала Юлька и бросилась к бревну, - Амур, ко мне.

Догнавший меня Экс злобно гавкнул. Ну, теперь уж я не уйду. Развернувшись на бревне, я негромко зарычал. У бельгийца от неожиданности разъехались лапы, он шмякнулся грудью о бревно так, что зубы клацнули и позорно свалился на землю. Все замерли. И Юлька, и пузатый дядька, и прочие собаководы, с почтением наблюдавшие за тренировкой Экселенца.

- Ну, сейчас что-то будет, - сказала рыжая тетка, беря на поводок эрделя.

 Отправлено: 14.08.13 05:26. Заголовок: продолжение Экс б..

продолжение



Экс бросился на меня с земли, я шагнул в сторону, он, не удержавшись на бревне, спрыгнул вниз по инерции пробежав несколько метров. Я тоже соскочил на землю.

- Взять его, Экс!

- Ой, не надо, дяденька...

Бельгиец уже разворачивался для атаки. Я знал, что будет дальше. Эх, потомки, у вас здесь кто больше, тот и молодец. Эволюция. Вот когда меня загнал в расщелину саблезубый оцелот...

Экс летел на меня. Большой, черный, взбесившийся от злости.

Тоненько закричала Юлька.

Было инстинктивное желание уступить дорогу и сбоку рвануть клыками шею. Я подавил его.

Я прыгнул с места, когда он был в трех метрах. Мы сшиблись в воздухе, я ударил плечом и грудью. Экс, под звон медалей, закувыркался по траве. Не давая опомниться, я догнал его и ударил еще раз, потом еще. Я катил его, как мяч в сторону его пузатого хозяина. Дядька выронил из подмышки упаковку с пивом, бросил мешок с костями и, запустив в меня початой банкой, взмахнул цепочкой и бросился спасать своего чемпиона. Я оставил Экса и, припав к земле, пошел на хозяина. Собаки так не нападают. Видно я здорово разозлился, если подсознание взяло верх. Цепь, свистнув, пролетела над головой. Я метнулся вперед и перекусил ее прямо возле пальцев пузана. Дядька от неожиданности попятился, споткнулся и рухнул шестьдесят последнего размера задницей на упаковку с пивом.

-- Амур, нельзя! Фу!

Я остановился, но адреналин кипел в крови. Я с маху пролетел над бревном, перемахнул забор и тут только очухался.

Юлька смотрела на меня круглыми глазами. Пузатый дядька, отряхиваясь и бормоча, что меня надо держать в клетке, побежал искать своего чемпиона, а собаководы как стояли, так и продолжали стоять, разинув рты.

Я поджал хвост и на полусогнутых пошел к Юльке.

-- Ты что, Амур... ты что это, а? Ты как это?

Я не буду больше, Юль, не ругай меня.

-- Пойдем-ка домой, реликт.

Не реликт я! Дворняжка!

-- Пойдем, пойдем.

Она взяла меня на поводок и потащила с площадки. Пока мне выговаривали, красивые кости из "Собачьего пира" уже подъели. Проходя, я понюхал пустой мешок. Пахло вкусно...

-- Мам, я сама видела! Вот такую цепь перекусил! - Юлька показала на пальцах, какой толщины была цепь.

Не слушай ее, мама Наташа! Такой цепью слона удавить можно, а эта цепочка была тоненькая и ржавая!

-- Ты не придумываешь?

-- Да нет, точно. Там все так и обалдели!

Мама Наташа покачала головой.

-- Да-а... Может, все-таки позвонить этому профессору!

Они сидели на кухне за столом. Юлька нахмурясь разглядывала меня, будто в первый раз видела. Я распластался на полу, положив голову на лапы и пытался выглядеть несчастным и обиженным.

-- Ну-ка, Амур, чем ты там цепь перекусил, - мама Наташа присела рядом со мной и пальцами приподняла мне губу. - Зубы, как зубы. Белые, красивые. Вполне собачьи зубы.

Правильно, ничего необычного. Не надо профессору звонить!

-- Ладно, Юль. Зато защитник какой у тебя. Только уж держи его на поводке, раз он такой буйный.

Ночью была гроза. Не люблю грозу. Видимо где-то в подсознании остался островок первобытного страха. То есть я ее не боюсь, но неприязнь осталась.

Все уже спали не обращая внимания на блеск молний, гром и шум дождя. Я побродил по комнатам, попил водички, выглянул на балкон. Дождь полупрозрачной завесой отгородил нашу квартирку от всего мира. А ведь сейчас кто-то прячется от дождя под лавками во дворе, под деревьями. Брр. И я когда-то, в другой жизни, прятался и скулил от страха. Правда, тогда грозы были пострашней. Это я хорошо помню.

Неприятный зуд возник где-то на затылке между ушами. Я насторожился. Зуд перешел в прерывистый гул, будто удары далекого колокола слились в один звук и каждый новый удар догонял эхо предыдущего.

Вот и мое время пришло. Я подумал. Юльку, конечно, будить не стоит чего доброго пойдет со мной. Мама Наташа спала, свесив руку из-под одеяла. Я лизнул пальцы. Безрезультатно. Мммм... Ухватил осторожно одеяло и потянул. Она заворочалась, поеживаясь, когда холодный сырой воздух забрался под рубашку.

-- Юль, ты... Амур, ты что?

Я совсем стянул одеяло и оттащил его на середину комнаты.

-- Ты что, сдурел, что ли? Ну-ка, пошел отсюда.

Я жалобно заскулил и оглянулся на дверь.

-- Ну что еще! Газ, что ли не выключили!

Мама Наташа прошлепала босыми ногами на кухню, проверила плиту, потом заглянула в ванную.

-- Чего тебе надо?

Я подбежал к входной двери и, жалобно поскуливая, стал в нее царапаться.

-- Да? А еще чего изволите? Время три часа ночи, а ему приспичило. Ты видел, что на улице делается? Потерпишь!

Я заскулил еще жалобней.

-- Тихо ты, Юльку разбудишь. Вот, смотри, открываю дверь. Сделаешь свои дела, придешь. Дверь будет открыта. Понял? И чтобы это было в первый и последний раз!

Я поскакал вниз. Кодовая дверь была приоткрыта и я шмыгнул на улицу. У подъезда, под козырьком сидела на старом венском стуле бабка Катя и смолила папироску.

-- Ну что, Амур, не спится? И я в грозу спать не могу. Все войну вспоминаю. Вот такая же погодка была, когда мы в сорок четвертом под Лиинахамари...

Да знаю я, баб Кать, ты мне уж столько раз рассказывала. Извини, дела.

-- Ну беги, погуляй. Тебе то что, вон какой ковер на спине.

Гроза стихала: молний уже не было, ворчал, уходя гром и только дождь хлестал с прежней силой. Фонари вдоль дома не горели, а так, обозначали свое присутствие тусклыми огоньками в кронах мокрых деревьев.

Меня ждали на углу дома, там, где не было даже рассеянного света. Я почуял его раньше, чем увидел и был разочарован. Это была собака. Большой породистый ротвейлер. Он стоял широко расставив мощные лапы, ожидая, кто придет остановить его. Он не был расположен к переговорам, но я все-таки решил его урезонить.

-- Ты не получишь то, зачем пришел. Ты не понимаешь, что делаешь. Уходи.

-- Меня выбрали и это хороший выбор. Я знаю, ты не уйдешь с дороги, но это и не нужно. Ты будешь первым. - Ротвейлер слегка присел, готовясь к нападению.

Интересно, как выглядел наш диалог со стороны. Стоят две собаки, смотрят друг на друга. Ни лая, ни рычания. Игра в гляделки, да и только. Я понимал, что он говорит, но мысли его были тяжелые и ворочались с трудом, как камни в русле горной речки. Видимо те, кто выбрал его, не стали утруждаться, готовя посланца заранее. Просто взяли наиболее подходящее для убийства существо там, где удобнее и наделили минимальным знанием. Ну, а чем его оснастили сейчас увидим. Я не чувствовал злобы или неуверенности. Я долго готовился к этой схватке. В миоцене, где я жил были звери куда серьезнее, да и не животное ожидал я увидеть.

Заскрежетал металл по асфальту - он выпустил лезвия из когтей, готовясь к броску. Это напрасно. Рано. Прыгать неудобно. Ротвейлер совсем не знал, кто будет против него. Он тяжело поднял в прыжке свое тело. Вечный недостаток домашних собак - лишний вес.

Я прыгнул навстречу, чуть вбок, переворачиваясь в воздухе на спину и выпуская когти. Отбил его левую лапу, посыпались искры. Что за железо ему поставили, если крошки летят? Его лапа пошла вниз, голову он повернуть не успел и я рванул снизу стальными когтями его беззащитную глотку. Треск раздираемых тканей, хруст хрящей и сухожилий. Ротвейлер замер на растопыренных лапах, затем, неловко переступив встал надо мной. Я лежал на спине, даже не потрудившись перекатиться в сторону. Горячая кровь хлынула мне на морду уходя из сильного тела, как вода из разбитого аквариума. Он пытался что-то сказать, но мысли, и прежде тяжелые, не слушались. Чужое сознание оставило его. Я уловил отчаяние, непонимание происходящего, неприятие надвигающегося небытия. Желание оказаться рядом с другом, с которым можно играть в мяч, упиваясь собственной силой таскать в зубах колесо от "Жигулей", спать на ковре у двери, радоваться похвалам и огорчаться неудовольствию хозяина, охранять детскую коляску с пищащим человечьим детенышем...

Все кончилось. Большое тело собаки завалилось набок, крупная дрожь сотрясла в последний раз мышцы, хрипенье и бульканье затихли. Все...

Я лежал в луже чужой крови и не было сил подняться. Видит бог, я не хотел этого. Но он пришел убить Юльку. Не по своей воле, но пришел. Я припомню этого бедолагу, если встречусь с приславшими его. Кое-как я добрел до водосточной трубы на углу дома. Кто-то, показывая неуемную силу и молодецкую удаль, оторвал ее на высоте двух метров от земли, и вода хлестала водопадом. Я лег в промоину в асфальте и стал жадно пить отдающую ржавчиной воду поворачиваясь то одним, то другим боком чтобы смыть кровь.

-- Ты молодец, приятель. Сделал все, как надо. Теперь пойдем с нами.

Это были те двое, которые дали мне новую жизнь и попросили спасти ребенка, жившего за тысячи километров и миллионы лет от моего мира. Они и в прошлый раз появились неожиданно, но тогда я валялся с распоротым брюхом, а сейчас должен был почувствовать их приближение раньше. Избаловался... Сладко есть и мягко спать полюбил...

-- А как же Юлька? Ведь вы говорили, что...

-- Это уже не важно, - сказал один, - ребенок должен был погибнуть еще полгода назад. Мы не дали этому случиться, но теперь это отразилось в нашем времени. Наш мир меняется. И меняется катастрофически. Мы хотели поставить эксперимент и ошиблись. Да-да, мы тоже ошибаемся, как и современные люди, хотя и отличаемся от них, как ты от собак. Исчезновение одного человека современный мир не изменит. Несопоставимые величины. Социум просто не заметит потери, но если в ближайшее время этот человек не исчезнет, то для будущего последствия непредсказуемы.

-- Ах, социум не заметит... А ее мать заметит? А старуха - соседка? А те, кто ее любит и знает? А я? Кстати, ведь меня должны были сожрать еще в миоцене, но я жив и мир в порядке.

Второй присел на корточки рядом со мной и склонил голову, будто с интересом разглядывал что-то неведомое.

-- Ну, прямо доисторическая преданность. Ты и в самом деле реликт. Пойдем с нами, приятель, пойдем. У нас даже собаки живут долго, почти вечно. Оставь все, как есть и ...

Он поперхнулся словами, поскольку я встал и так энергично встряхнулся, что брызги дождевой воды веером прошлись по его лицу. Вытерев лицо ладонью он поднялся.

-- Ты здорово изменился, приятель. Ты не забыл, кто ты, зачем ты и кому обязан практически всем, что имеешь? Ты можешь вернуться в свое время или можешь пойти с нами, - сказал он сухо. - Здесь ты не останешься. Или останешься лежать рядом вот с той собакой.

-- А Юлька?

-- Нам приказано убрать тебя отсюда. Скажу больше: мы не можем забрать тебя силой, но в твоих интересах согласиться. Теперь ребенок - не наша забота. И не твоя.

-- Я остаюсь, - я слегка присел, стараясь держать обоих в поле зрения, - кто из вас рискнет своей вечной жизнью? Ну? Ничего страшного ведь социум не заметит.

Они переглянулись. Затем тот, кто говорил со мной взял другого за одежду и притянул к себе.

-- Ну что, теоретик? Что теперь?

Тот слабо пытался вырваться.

-- Откуда я знаю. И вообще, ты привлек это существо, ты и ...

-- Я? Правильно, я. Ты только идеи подкидываешь. Я исполнитель, ты - в стороне!

Он недобро глянул на меня. Я ждал.

-- Ладно, приятель, делай, как знаешь. Тебе все равно не спасти ее.

"Теоретик" наклонился ко мне и почти прошипел:

-- А от нас тебе будет сюрприз. Помнишь свою последнюю охоту? А-а, помнишь! Вот на ней и подохнешь! Я тебе это обещаю!

Они растворились в струях дождя.

Бабка Катя все еще сидела у подъезда. Я подошел и уселся рядом, надо было хоть немного обсохнуть.

-- Амур, ты что, купался? Ишь, как вымок. А там рычал кто-то, ох как страшно рычал. Я подумала: не ты ли с кем сцепился.

Нет, баб Кать, не я. Я смирный и послушный.

-- Ну, давай посидим, поговорим. Ты хоть знаешь, почему тебя Юлька Амуром назвала? Нет? Так это я подсказала. Да! Смотри, говорю, какой зверь полосатый. Ну, прямо тигр амурский, да и только! Вот так-то.

Спасибо, баб Кать, мне нравится.

Два дня во дворе только и говорили об убитой собаке. Сошлись на том, что какие-то отморозки зарезали безвинное безответное существо. Только бабка Катя имела свое мнение, даже не мнение, а так, подозрение, но высказала она его только мне.

-- Ты ведь, Амур, гулял в ту ночь. А? Чего молчишь? Неужто не видел ничего?

Нет, баб Кать, ничего не видел.

-- Ох, не простой ты пес, ох не простой. Ладно, не скажу никому, но ты уж за Юлькой пригляди, а то смотри, что делается.

Какой разговор, конечно пригляжу. Но видно недолго осталось. Те двое говорили, что в ближайшее время Юлька должна ..., ну ... это. А если нет, то все обойдется. Уж я постараюсь, чтобы ...мм... обошлось.

-- Чего это, на ночь глядя? Что, до завтра не подождет, - мама Наташа, прикрыв телефонную трубку ладонью, недовольно посмотрела на Юльку.

-- Ну мам, ну она говорит завтра отнесут уже. Да я быстро.

-- Одна нога здесь, другая там! Ясно? - мама Наташа махнула рукой. Да, Свет, да. Нет, я не пропала, у Юльки подружке какую-то тряпку от Диора притащили, вот просится посмотреть. Пусть сбегает, это рядом, - она опять прикрыла трубку. - Юлька, денег все равно нет!

Только я прилечь собрался. Эх, жизнь собачья! Ну ладно, пошли что ли. Юль, не беги ты так, я же только что каши наелся. У-у, коза длинноногая.

На втором этаже мы обогнали бабку Катю. Она, держась за перила, потихоньку спускалась по лестнице, держа в руке металлический ящичек со шприцами.

-- На дискотеку, баб Кать?

-- Да как же, потанцуешь с вами. Петровна звонила, плачет, у Васьки ее опять сердце прихватило. А ведь моложе меня! Все водочка, все она, родимая. Ну, выпей пол литра, ну семьсот и хорош! Так нет, до звериного облика надо обожраться!

Она продолжала спускаться, ругая не знающего меры Ваську, когда мы выскочили на улицу и, не сбавляя темпа, понеслись в пятый подъезд к Юлькиной однокласснице.

-- Амур, сиди тут. За кошками не гоняйся, крыс не ешь - только сейчас кашу трескал. Все, я быстро.

Да, быстро. Знаю, знаю. Я присел и огляделся. Уже стемнело, с запада опять шла гроза. Там вовсю гремело и полыхало, скоро и нас накроет, а Юлька без зонтика.

В помойке у гаражей кто-то зашуршал. Я принюхался. Каша - кашей, но без мяса...

Знакомый зуд возник за ушами, и удары колокола опять догоняли друг друга.

Он возник прямо из ничего в тени старого ясеня там, где полутьма переходила в ночь. На этот раз он был похож на человека, хотя судить было трудно - нелепая одежда скрывала его. На нем была какая-то темная хламида с капюшоном складками ниспадающая до земли. Он не стал ничего говорить, он приподнял руки, повернул их ладонями вперед и шагнул ко мне. Загустевший вдруг воздух упруго толкнул меня в морду и я понял, что медлить нельзя. Я сорвался с места, будто меня под хвост тяпнула сороконожка, толкнулся всеми лапами и прыгнул на него выпуская когти... и словно ударился в раскаленную стену. Меня отбросило назад и, перевернувшись через голову, я распластался на асфальте. Лапы и морда горели. Разлепив опаленные веки, сквозь радужные круги перед глазами, я увидел, что мои когти стальными шариками вплавились в лапы. Вот паразит, как же я теперь буду их втягивать?

Он сделал еще шаг, снова приподнимая руки. Я подобрался и, проскрежетав бесполезными железками на лапах, опять прыгнул на него...

На этот раз я даже удара не почувствовал, очнулся - лежу мордой в асфальт в собственной блевотине, как упившийся тинэйджер. Это было так унизительно, что я чуть не завыл от стыда. Он шагнул еще и встал прямо надо мной. Я не мог разглядеть лица под капюшоном, но если оно было, уверен, он улыбался. Не торжествующе, но снисходительно. Так улыбаются нахальному мальчишке показав свое превосходство. Я подтянул передние лапы и кое-как выпрямил их приподнявшись. Затем подсунул под себя свой толстый удобный хвост и посмотрел ему прямо в черный провал капюшона. Ты рано улыбаешься и ты напрасно подошел так близко. Я, конечно, хочу еще пожить, но для чего-то определенного, а не разжиревшей шавкой на поводке. А ваше время кончается... считай, что кончилось! Я открыл пасть, будто и впрямь собираясь завыть. По пищеводу поднималось что-то раскаленное, колючее. Словно я проглотил солнце и теперь оно нашло выход. Солнце заполнило всю глотку и дышать стало нечем. Он что-то понял и отшатнулся. Поздно! Раздирая мне пасть и плавя зубы, солнце рвалось на свободу.

-- Ну как не налить было, а Кать? Годовщина Курской дуги все-таки. Он ведь мальчишкой совсем в танке там горел, - Петровна смахнула слезу, - вот сегодня друзей поминал.

-- Не знаю, не знаю, - Екатерина Ивановна убрала шприц и встала с табуретки, - всех друзей помянуть - водки не хватит, а если так пойдет, то скоро ты его поминать будешь. Ладно, пойду. Водку то не выливай, оставь ему грамм пятьдесят на опохмел, а то погубишь мужика.

На улице она пошарила по карманам в поисках "Беломора". Забыла. Придется домой зайти. А вот я Юльку дождусь, ее и попрошу ко мне сбегать, решила Екатерина Ивановна. Набегавшие тучи съедали звезды, зашумел ветер. Опять гроза, ну что ж - июль, знамо дело. Громыхнуло так близко, что Екатерина Ивановна вздрогнула и решила дождаться Юльку у подъезда под козырьком. Шаркая валенками, она спустилась по ступенькам и тут какое-то движение в конце дома привлекло ее внимание. Близоруко сощурившись, она пригляделась. У последнего подъезда сидел Амур, а перед ним, на границе света и тьмы, стоял кто-то в темном плаще - не плаще, в балахоне каком-то. Амур поднял морду, словно собираясь завыть. Тот, в плаще, отпрянул, нелепо взмахнув широкими рукавами. Ослепительный шар раздулся и лопнул между ними брызгами нестерпимого света, заставив Екатерину Ивановну на секунду зажмуриться. И тут же гулкий раскат грома ударил по барабанным перепонкам. Тугой теплый ветер бросил ей в лицо пыль и опавшие листья. Что же это делается, а? Екатерина Ивановна вытерла ладонью лицо и решительно двинулась к последнему подъезду. Еще издалека она увидела, что там уже никого нет. На потрескавшемся асфальте выделялся темный, вроде как, закопченный круг. Что-то блеснуло под ногой. Она наклонилась и подняла с земли обрывок ошейника с бляшкой.

Юлька ракетой вылетела из подъезда и, оглядевшись, подошла к Екатерине Ивановне.

-- А где Амур, баб Кать?

-- Ой, не знаю, дочка, - запинаясь, пробормотала та, - Как молния то полыхнула, да еще гром вдарил, он и кинулся куда-то. Видать, испугался.

-- Да что ты, баб Кать, он же никогда грозы не боялся.

-- Так грохнуло то как! У меня самой сердце зашлось.

-- Ой, ну что же делать? Потеряется ведь! - Юлька закусила губу, с надеждой оглядывая двор.

-- Ты матери то скажи, а потом вместе и поищем.

Первые крупные капли дождя застучали по листьям. Юлька кинулась домой. Екатерина Ивановна поднесла к глазам обрывок ошейника и, протерев бляшку, долго на нее смотрела.

- Поискать мы, конечно, поищем, - прошептала она, - все тебе легче будет, дочка.

Полосатый зверь подыхал. Брюхо его было вспорото от грудины почти до хвоста. Он лежал на боку и старался не смотреть на то, что с ним сделала лапа огромной птицы, которую поедали сейчас его сородичи. Он помнил, что первый бросился на фороракоса и получил когтем в брюхо и знал, что будет дальше. "Теоретик" сдержал обещание, но все же зверь ни о чем не жалел и был спокоен и почти доволен. Послышалось негромкое рычание и повизгивание. Зверь повернул морду. Несколько таких же, как он остромордых и полосатых, опоздавших к пиршеству, подбирались к нему, поблескивая в клочьях утреннего тумана маленькими черными глазками. Ну, вот и все. Зверь приподнялся на передних лапах, оскалил зубы и пополз навстречу.

И все же он был доволен. Он знал, что за миллионы лет отсюда все обошлось и был спокоен и доволен.